Людмила Хмельницкая. Витебские годы Александра Ромма: председатель Комиссии по охране памятников

Витебские годы Александра Ромма:

председатель Комиссии по охране памятников

 

Витебская губернская Комиссия по охране памятников старины и предметов искусства существовала с января 1920 г. до рубежа 1921-1922 гг. И все это время ее бессменным председателем был Александр Ромм.

О работе в Витебске Александра Георгиевича Ромма (1887-1952) в 1918-1922 гг. известно немного.[1] Этому периоду его жизни посвящены лишь отдельные страницы в общих биографических исследованиях.[2]

Александр Ромм познакомился с Марком Шагалом в 1909 г. в Петербурге, где оба учились в художественной школе Е. Н. Званцевой. Знакомство быстро переросло в близкую дружбу. С 1913 г. друзья виделись редко, т.к. в это время Ромм жил в Италии, посещал выставки и музеи, изучал архитектуру Рима, Флоренции, Сиены, Равенны. С началом Первой мировой войны в составе миссии Красного Креста он был командирован на турецкий фронт в район Трапезунда в качестве переводчика. В октябре 1918 г. Шагал, получивший от Наркомпроса назначение на пост комиссара по делам искусств Витебской губернии, пригласил Ромма работать в Витебск.

Обосновавшись в столице губернии, Александр Ромм стал работать в подотделе изобразительных искусств губернского отдела народного образования и преподавать в созданном Шагалом Народном художественном училище. В мае 1919 г. витебский подотдел ИЗО был реформирован. Постановлением Коллегии губоно звание "губернский главуполномоченный по делам ИЗО искусств", которое Шагал получил в сентябре 1918 г., как "отжившее и не соответствующее настоящему времени" было заменено на заведующего подотделом изобразительных искусств.[3] На эту должность по рекомендации самого Шагала был назначен Александр Ромм. Шагал сохранил за собой должность только директора художественного училища.

Конфликт, возникший в сентябре 1919 г. между Шагалом и Роммом в связи с выселением последнего из комнаты, которую он занимал в стенах училища, к началу 1920 г. перерос в открытую вражду.[4] Вскоре Шагал вообще отказался от совместной работы с Роммом, который был назначен его заместителем на посту заведующего секцией ИЗО внешкольного подотдела губоно.[5] Чтобы избежать дальнейшего углубления конфликта, Александр Ромм перешел на новую должность - 15 января 1920 г. он был назначен председателем Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства при губотделе просвещения. К работе в секции ИЗО Ромм смог вернуться только в июне 1920 г., после отъезда Шагала из Витебска.

9 декабря 1917 г. Ленин подписал декрет о создании Народного Комиссариата исторических имуществ, которому было поручено выявлять художественные ценности новой страны и осуществлять их охрану. При Комиссариате была создана Коллегия по охране памятников, чьи функции после августа 1918 г. были переданы Наркомату просвещения. На местах исполкомам предписывалось организовывать уездные и губернские Комиссии по охране памятников.

В начале января 1920 г. в Витебск из Петрограда "для инструктирования по музейному делу" приехал "тов. С. Н. Наседкин". Результатом его пребывания явилось создание при губернском отделе народного образования Витебской губернской Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства.[6]

Работа по созданию Комиссии была завершена в середине января того же года. В ее состав вошли представители от различных организаций: губернского отдела просвещения, губархива, Института народного образования, польской и еврейской секций ЦК РКП(б), Витебского отделения Московского Археологического института и Витебского отдела Московского общества по исследованию памятников старины.[7] 15 января приказом по губотделу просвещения "зам[еститель] зав[едующего] секцией изобразительных искусств тов. Ромм" был назначен председателем Комиссии по охране памятников.[8] Товарищем председателя (его заместителем) стал Сергей Юренев, секретарем - Тея Брахман.[9] В Комиссию входило еще 6 членов и 3 инструктора для разъездов. Для решения текущих дел Комиссия должна была собираться еженедельно по вторникам.

Круг ее деятельности очерчивался досточно широко. В него входила охрана памятников старины и искусства по всей губернии, регистрация и взятие на учет художественных ценностей, наблюдение на невывозом их за рубеж, заведывание музейным делом в губернии и создание губернского музейного фонда, "наблюдение за тем, чтобы нигде в губернии не производилось никаких реставрационных работ, а тем паче раскопок, помимо и без ведома Петербургского археологического отдела Всероссийской Коллегии по делам музеев". Комиссия должна была также наблюдать за проведением в жизнь постановлений и распоряжений Всероссийской Коллегии по охране памятников.[10]

Чтобы успешнее решать столь обширные задачи, сразу же было решено "сконструировать" (термин из протокола) три комиссии: 1) по монументальной охране памятников Витебска и губернии, 2) музейную и 3) этнографическую. Александр Ромм возглавил первую комиссию и вошел в состав второй. Созданием музейной комиссии было поручено заняться заведующему губмузеем Антону Бродовскому. Художник Соломон Юдовин как представитель Евсекции был приглашен для работы в комиссии музейную и этнографическую.[11]

Одним из первых дел, широко задуманных губернской Комиссией по охране памятников, была организация этнографической экспедиции. Смету и план экспедиции было предложено составить Юдовину. Смета, предусматривавшая кроме основного состава участие музыканта и художников, "делающих зарисовки зданий и жанровых рисунков", была представлена Юдовиным очень быстро, на заседании Комиссии уже 2 февраля 1920 г.[12] Экспедиция была задумана по типу экспедиций Ан-ского. В "Докладной записке к смете историко-этнографической экспедиции по Витебской губернии", направленной в Центр, Ромм писал: "Опыт показал, какие блестящие результаты дают подобные экспедиции, как примером может служить экспедиция, организованная писателем С. А. Ан-ским в 1912-1913 гг. Она собрала около 3000 народных сказок, легенд, песен, поверий и т.д., около 800 мелод[ий], сделала 2000 фотографических снимков быта и художественной старины, собрала около 1500 предметов для Музея".[13]

Спустя еще две недели на заседании Комиссии стал обсуждаться вопрос об организации в Витебске выставки еврейского народного творчества, инициатором проведения которой выступил Юдовин. Аргументируя свое предложение, художник сообщал: "Еврейская масса не знает о существовании в своей среде ценностей народного творчества. Существуют материалы - результаты экспедиций Ан-ского, материалы в клубе Борохова и музея Бродовского. Выставка сыграет воспитательную и агитационную роль, важную перед предстоящей этнографической экспедицией".[14]

Ромм оппонировал Юдовину и высказал универсалистский подход к проблеме - предложил организовать выставку, "широко представляющую не одно лишь еврейское, а вообще народное творчество". Большинством голосов было принято предложение Ромма.

24 февраля Юдовин получил от губнаробраза командировку и отправился в город Городок с целью "приобретения коллекций старинных набоечных штампов для музея и для получения ряда предметов для выставки народного искусства".[15] Определенное количество экспонатов для "выставки народного творчества" Комиссия расчитывала получить из Петрограда. В марте 1920 г. с целью "ускорения высылки коллекции" туда была командирована "гр[аждан]ка С. М. Мещанинова".[16] Затем, однако, дело заглохло.

Тем не менее, Юдовин продолжал усердствовать в деле организации выставки еврейской. В губмузее был произведен осмотр экспонатов и отобраны те предметы еврейского быта, которые могли быть показаны на выставке. Список этих предметов включал "шабасники", ханукальные лампы, серебряные подвески к Торе, серебряные талисманы с кабалистическими знаками, медные гляки, серебряный годес, еврейские серебряные и медные монеты, парчовые кофточки, парчовую ермолку, старинные серебряные серьги с алмазами, фермуары с алмазами, два шнурка янтарных бус. Кроме того, в собрании музея хранились работы известных еврейских художников - "бронзовая статуэтка работы Гинцбурга, плашка работы Аронсона, резьба по кости Антокольского, живопись академическая Антокольского".[17] В конце мая в протоколах Комиссии промелькнуло даже сообщение о необходимости написать в Петроград искусствоведу Рахель Бернштейн-Вишницер в связи с устройством "еврейской этнографической выставки"[18] - видимо, в Витебске еще не знали о том, что еще в 1919 г. вместе с мужем она покинула Россию.

В 1920 г. Юдовину все же удалось провести выставку еврейского народного искусства - упоминание об этом находим в книге "Витебск в гравюрах С. Юдовина", изданной в 1926 г.[19] Деньги же на этнографическую эспедицию так и не были выделены.

Летом 1920 г. этнографическая комиссия предприняла попытку укрепить состав своих сотрудников. С этой целью губернскому комиссару было направлено отношение с просьбой перевести "в распоряжение губотдела просвещения сотрудника мобчасти Витгубвоенкомата Михаила Викентьевича Мелешко,[20] члена Совета Витебского отдела Общества исследования памятников древности при Московском Археологическом институте". Мелешко характеризовался комиссией как "единственный в Витебске знаток быта белорусов и местных народных говоров", а его призыв на военную службу препятствовал командированию этнографической комиссии в уезды "для необходимых научных работ".[21] В освобождении специалиста отделу просвещения, однако, было отказано.[22]

Большую проблему после революции представляло сохранение предметов искусства, находившихся ранее в помещичьих усадьбах и у частных лиц. И если столичные музеи сверх реальной возможности принять экспонаты пополнялись на счет национализации собраний, находившихся у частных коллекционеров, и реквизиции имущества дворцов и особняков, то в провинции дело обстояло иначе. Еще осенью 1918 г. председатель Витебского губисполкома Сергиевский и уполномоченный по делам искусств Шагал издали постановление об обязательной  регистрации произведений искусства, находящихся в пределах Витебска и губернии, с дальнейшей передачей наиболее ценных из них в государственные хранилища.[23] Однако крупных коллекций (кроме частного музея адвоката Вацлава Федоровича, о чем речь пойдет ниже) в Витебске не было, а покидающие страну представители правившего класса старались увезти с собой семейные архивы и наиболее ценные вещи. Остальное имущество, брошенное в имениях на произвол судьбы, активно разграблялось окрестными крестьянами. По губернии насчитывались сотни больших и малых имений, однако не все они имели одинаковую художественную, историческую и культурную ценность.

Территория Витебской губернии была огромна, и Комиссия волей-неволей вынуждена была сосредоточить свои усилия главным образом на окрестных имениях, находившихся в зоне ее досягаемости. Наибольшую ценность в окрестностях Витебска представляли дворец князей Цехановецких в имении Бочейково и дворец графов Хрептовичей-Бутеневых в местечке Бешенковичи.

Самой значительной магнатской резиденцией был дворец князей Цехановецких. Первый дворец был построен в имении Бочейково еще в 1626 г. Через полтора столетия началось строительство каменной резиденции по проекту неизвестного итальянского архитектора с участием художника Нигра. Согласно преданию, дворец был построен в 1769 г. за одно лето в связи с предполагаемым приездом туда на осеннюю охоту короля Речи Посполитой Станислава-Августа Понятовского. Интерьеры дворца были расписаны фресками в технике гризайль. Через несколько лет рядом с дворцом был разбит регулярный парк, композиция которого сильно напоминала планировку парка в Царском Селе. Как раз в это время один из представителей рода - Юзеф Цехановецкий - служил послом в Петербурге, где мог позаимствовать планировку парка царской резиденции.

Представители рода на протяжении столетий занимали важные государственные и общественные посты, занимались благотворительностью. На семейные торжества в Бочейково часто приезжали именитые гости, государственные деятели, представители дипломатического корпуса. Кроме богатого убранства интерьеров дворца, роскошной мебели и произведений искусства, здесь хранился и большой семейный архив, собранный не одним поколением представителей княжеской династии. Самые ранние документы датировались XV веком. В архиве хранилась переписка Александрины Цехановецкой с Бальзаком, Эвелиной Ганской-Бальзак, шведским королем Оскаром II, российским императором Александром II, писателем Юзефом Крашевским и другими. В 1916 г. в связи с приближением фронта самые ценные вещи из бочейковского дворца были помещены в три вагонах и вывезены в Москву, где позднее погибли. Однако сам дворец и парк во время Первой мировой войны не пострадали.[24]

Вопрос об охране резиденции Цехановецких впервые был поднят Комиссией по охране памятников очень поздно - только летом 1921 г. На заседании 16 августа Александр Ромм выступил с докладом "о дворце Цехановецких", в котором сообщил о том, что парк и дворец в имении сохранились. Однако во дворце к этому времени уже размещался санаторий, которым парк был сильно загрязнен. Старой обстановка во дворце уже не было. Ромм поднял вопрос о том, что необходимо "описать дворец и парк и принять меры к охране". Было предложено заняться этим доктору Петру Красовицкому - популярному врачу и известному местному краеведу, имевшему собственное небольшое имение с хорошо ухоженным садом в окрестностях Бочейкова. Кроме того, решено было "обратиться в Губздрав с просьбой принять меры к охране парка и в случае необходимых перестроек дома обращаться к доктору Красовицкому для объяснений".[25]

Представители графского рода Хрептовичей обосновались в Бешенковичах в середине 1780-х гг., получив имение от князей Огинских. В центре местечка ими был построен небольшой двухэтажный каменный дворец и рядом разбит пейзажный английский парк, главная аллея которого упиралась в озеро. К концу XIX века мужская линия Хрептовичей оборвалась, и специальным императорским указом дети Марии Бутеневой, урожденной Хрептович, получили право именоваться графами Хрептовичами-Бутеневыми.

Последний владелец Бешенкович Константин Аполлинарьевич Хрептович-Бутенев (1848-1932) постоянно жил в Москве. Он занимался коллекционированием произведений искусства и состоял председателем совета Московского художественного общества. Второй этаж своего московского особняка на Поварской улице он отдал Толстовскому обществу, которое открыло в нем музей, посвященный великому писателю. В Бешенковичах Хрептович-Бутенев бывал наездами. Здесь во дворце граф хранил часть семейного архива и библиотеку. Документы архива охватывали период с 1662 по 1750 гг. и касались не только рода Хрептовичей, но и других знаменитых фамилий местного края - Огинских, Лукомских, Тяпинских.

После Октябрьской революции Константин Аполлинарьевич с семьей вынужден был покинуть Советскую Россию. Он перебрался во Францию и поселился в небольшом городке Кламаре под Парижем. Со временем граф приобрел широкую известность в среде деятелей русской эмиграции. Его дом посещали философы, богословы, деятели культуры и политики - Бердяев, Струве, отец Сергей Булгаков и другие. Он активно участвовал в создании Сергиева Подворья в Париже, при котором в 1925 г. был открыт Богословский институт, существующий до сих пор.[26]

В июле 1921 г. Комиссией по охране памятников Соломон Юдовин был командирован в родные Бешенковичи сроком на две недели "для регистрации и обследования дворца Хрептовичей".[27] После возвращения он сообщил, что дворец разрушен военными частями, с него была снята крыша. Бешенковичский волостной отдел народного образования забрал себе "несколько предметов, сохранившихся от обстановки дворца" и с целью охраны здания поселил в нем рабочую артель. Губкомиссия признала проживание во дворце артели средством, не достаточным для его охраны, и поручила выдать доктору Красовицкому мандат "на право осмотра, охраны, описания и собирания сведений о состоянии дворца".[28]

Сразу после создания Комиссии по охране памятников в поле ее зрения оказались небольшие пригородные усадьбы - имения Мазолово, принадлежавшее ранее княгине М. В. Друцкой-Соколинской, Лукишки дворян Коссовых, а также имение Адаменки, бывшее владение помещика Н. Д. Хлюстина, находившееся на расстоянии примерно 40 километров от города. Особой ценности эти имения не представляли. Так, в Лукишках предметами, имеющими "художественную и археологическую ценность", Комиссией были признаны стеклянный шкаф в четыре света, стол и шесть кресел красного дерева, фотография французской гравюры "Дети Парижа под Витебском", масляная картина неизвестного французского художника на сюжет "Охота времен Бурбонов", большие угловые часы с календарем в футляре черного дуба с бронзовыми украшениями, а также ящик черного дерева, служивший футляром для двух пистолетов (сами пистолеты к тому времени уже были похищены местными жителями).[29] Из имения Адаменки в губмузей собирались перевезти "одно зеркало венецианского типа, одну картину, мраморные плиты с гробницы Шибеко, двое бронзовых часов" и несколько книг из библиотеки.[30] Для вывоза из имения Мазолово Витебского уезда "картин, статуй, мебели и других представляющих музейную ценность" предметов губкомиссия запросила у местного волревкома пять лошадей.[31]

Судьба ценностей, находившихся в других покинутых барских имениях, была весьма плачевной. Так, в костеле имения Большие Летцы членами Комиссии были обнаружены две итальянские статуи, "которые на месте разрушаются".[32] Из имения Пермонт Добромыслянской волости все ценности были вывезены волостным отделом народного образования. Отправленный в имение разъездной инструктор Комиссии А. Русанов[33] смог отыскать только несколько портретов у деревенских жителей, причем, глаза на портретах были выколоты. А одной картиной, находившейся у самого заведующего волнаробразом, "стиралась вода с подоконника и полов".[34] Губмузей весьма скромно пополнялся культурными ценностями, привозимыми из поездок по губернии членами Комиссии.

Правда, попадались среди них и уникальные вещи. Так, на счет витебской Комиссии по охране памятников следует записать спасение двух мраморных бюстов работы известного русского скульптора Федота Шубина, которые хранятся ныне в собрании Государственного Русского музея в Санкт-Петербурге. Эти бюсты - екатерининского вельможи генерала от кавалерии Ивана Ивановича Михельсона и его жены Шарлоты Ивановны - с начала XIX века находились в церкви Иоанна Предтечи в селе Иванове Невельского уезда, где были погребены супруги.

В июле 1921 г. в Витебск из Петрограда приехал представитель совета Русского музея, который собирался забрать из Иванова бюсты для организуемой музеем выставки. Александр Ромм - петербуржец по рождению и воспитанию, понимая всю значимость подобных вещей для культурной ситуации на местах, стал настаивать на том, чтобы выдать бюсты только во временное пользование "для выставки и научного изучения" при условии "письменной гарантии Совета Русского музея, удостоверяющей временный характер передачи бюстов". Бюсты были отправлены в Петроград после получения требуемой расписки.[35] Однако обязательства свои, как того опасался Ромм, Русский музей так и не выполнил.

Особый раздел в деятельности Комиссии по охране памятников составляла работа с памятниками архитектуры в самом Витебске. Для начала было решено подготовить иллюстрированный путеводитель по городу и альбом "Старый Витебск", основанный на трудах известного местного историка, профессора Московского Археологического института Алексея Парфеновича Сапунова. Издания предполагалось проиллюстрировать фотографиями, а также планами и обмерами "главнейших зданий". К работе собирались привлечь специалистов-архитекторов - Тихона Кибардина, много лет прослужившего на посту городского архитектора,[36] и Эль Лисицкого. Ромм предлагал прочесть "ряд лекций, знакомящих население с вопросами архитектуры и стилей, в частности, архитектурными историческими памятниками г. Витебска".[37]

Вскоре был составлен "Список зданий города Витебска, подлежащих охране Комиссией". В него вошли храмы (церкви Благовещенская, Черной Троицы, Воскресенская Рынковая, Воскресенская Заручевская, Спасская, Петропавловская, Симеоновская, Богословская, Иоанна Крестителя, Духовская, Николаевская батальонная, Николаевская кладбищенская, Покровская, Успенский и Николаевский соборы, костел св. Антония), синагоги (Суворовская и Заручевская), Марков монастырь, Юрьева горка, кладбища (Крестовоздвиженское и Михайловское), а также отдельные здания (архиерейский дом, архив (бывший фарный костел), семинария, дом Миниха, бывший дворец губернатора, губернская типография, губернская тюрьма, дом № 63 на Смоленской улице, дома № 28 и 32 на улице Могилевской, дом пожарной команды, дом Окулич-Казарина в Елагах, лабазы на Набережной Двины, дом на заводе Левенбрей, богадельня Ильинской церкви).[38] Летом 1921 г. этот список дополнился разрушаемыми коммунотделом "каменными торговыми рядами Смоленского рынка", с которых Комиссия до полного их уничтожения успела сделать фотографические снимки.[39]

По предложению Ромма, высказанному на заседании Комиссии 17 апреля 1920 г., художнику и архитектору Лукомскому, жившему в Петрограде и занимавшемуся также историей архитектуры и историей искусств, было решено заказать "очерк о старом Витебске".[40] В предреволюционные годы Георгий Крескентьевич Лукомский (1884-1952) написал десятки статей и рецензий в пользовавшихся тогда большой популярностью журналах "Аполлон", "Старые годы", "Зодчий", "Столица и усадьба". Им было выполнено также несколько акварелей с видами Витебска.[41] В 1917-1918 гг. Лукомский работал в комиссии по спасению художественного имущества Царскосельских дворцов, в 1919-1920-м участвовал в организации будущего Киевского музея западного и восточного искусства, занимался обмером и изучением памятников древнерусского зодчества.[42] 4 мая в адрес художника было отправлено письмо следующего содержания за подписями Павла Медведева[43] и Александра Ромма: "Витебская губернская комиссия по охране памятников старины и предметов искусства предполагает издать иллюстрированный сборник "Старый Витебск", постановила на заседании от [17] апреля обратиться к Вам с предложением составить очерк о витебских старинных зданиях, а также предоставить для издания рисунки этих зданий Вашей работы".[44]

Письмо из Витебска не застало Лукомского в Петрограде. На него ответил его брат Владислав, историк-генеалог и гербовед.[45] Георгий в это время находился на Украине. Вскоре (в 1921 г.) он оказался в Берлине, и предложение Комиссии осталось без ответа.

Особую группу среди памятников архитектуры и культуры в Витебске составляли синагоги. На улице Володарской (бывшей Суворовской) находилась одна из самых старых синагог города. Рядом с ней во дворе были построены еще четыре маленькие синагоги, в одной из которых находилась иешива.[46] 1 апреля 1921 г. решением витебского еврейского комиссариата синагога была закрыта, а ее здание передавалось под клуб. Евреи, не пожелавшие добровольно покинуть синагогу, были разогнаны конным отрядом с применением силы и угрозой оружием. На следующий день большая группа верующих пришла молиться во дворе закрытой синагоги.[47]

 

 

 

Витебск. Синагога на Суворовской улице. Открытка начала ХХ в.

 

В тот же день, 2 апреля, правление Главной синагоги обратилось в Комиссию по охране памятников с просьбой о принятии мер к охране "древнейшего памятника еврейской старины в г. Витебске", которому грозило неминуемое разрушение "от переделок и других причин, связанных с переходом здания в ведение других лиц". На заседании, состоявшемся в тот же день, было принято решение создать комиссию для осмотра здания Суворовской (Узгорской) синагоги в составе Ромма, Юдовина, Зенковича и Кибардина.[48]

Предметы богослужения, свитки Торы и книги в закрытой синагоге свалили в кучу и подготовили к вывозу, что можно видеть на нескольких чудом сохранившихся фотографиях, хранящихся ныне в Центральном сионистском архиве в Иерусалиме. Как указывалось в отчетах губкомиссии по охране памятников за апрель 1921 г., ею были "осмотрены синагога по ул. Володарского и описаны предметы старины, подлежащие передаче в губмузей".[49] О дальнейшей судьбе этих вещей ничего не известно. К концу сентября 1921 г. в здании синагоги уже был открыт Еврейский коммунистический университет.[50]

Особую тревогу Комиссии вызывало состояние деревянной Троицкой церкви на Песковатике в Витебске, прозванной в народе церковью Черной Троицы. Храм был возведен в 1761 г. по заказу князя Тадеуша Огинского в традициях витебской школы деревянного зодчества. Церковь была горячо любима не только прихожанами, но и местными художниками. Ее изображали на своих рисунках Марк Шагал, Лазарь Лисицкий, Соломон Юдовин, Константин Змигродский[51], Ефим Минин[52] и другие. Восторженное воспоминание о храме оставил в своем дневнике Лисицкий - в то время студент архитектурного факультета Дармштадской высшей технической школы: "Я не знаю, что дает мне больший восторг - "Давид" Микеланджело, "Демон" Врубеля или искусно обитая дверь, которую я видел в Черной церкви - дело рук неизвестного мне мастера".[53]  

На состояние церкви Черной Троицы, требовавшей ремонта, еще в 1915 г. обратила внимание Императорская археологическая комиссия в Петербурге, которая поручила обследовать памятник архитектору П. П. Покрышкину. Включенный в марте 1920 г. в "Список зданий города Витебска, подлежащих охране Комиссией", храм на протяжении последующих двух месяцев был обследован и сфотографирован, а городским архитектором Кибардиным составлена смета на его реставрацию и капитальный ремонт. Причем, в "Пояснительной записке" к смете указывалось, что зданию угрожает окончательное разрушение, если текущим летом не будет произведен хотя бы частичный ремонт.[54]

На протяжении лета и осени 1920 г. члены Комиссии многократно обращались в Петроград с "категорическими предложениями" о выделении денег на ремонт церкви Черной Троицы. Их обращения были адресованы разным ответственным лицам: "особо уполномоченному по Витебской губернии" комиссару по делам музеев и охране памятников искусства и старины Г. Ятманову, уполномоченному Петроградского областного отдела по охране памятников старины и искусства В. Лавровскому,[55] заведующей Отдела по делам музеев Наркомпроса Н. Троцкой. Однако все эти действия не возымели успеха. Как в отчаянии отмечал на заседании Комиссии 28 декабря 1920 г. Николай Богородский, "в настоящее время памятник старины находится в особо опасном положении. И если не отремонтировать храм зимою, то весною произойдет такое разрушение, что нам придется быть свидетелями окончательного уничтожения памятника".[56]

Следующий 1921 г. для Комиссии начался с очередного ходатайства перед Петроградским отделом по охране памятников о срочном выделении средств на ремонт церкви. Весною в Петроград Комиссией даже был командирован Владимир Зенкович[57] с целью исходатайствования необходимых сумм. Однако уполномоченный Центра "тов. Лавровский счел его поездку ненужной и все вопросы, кроме получения ксилографических материалов, неважными".[58] Деньги на ремонт храма из Центра так и не были отпущены.

 

 

 

Витебск. Церковь Черной Троицы. Фото начала ХХ в.

 

В апреле 1921 г., не дождавшись иной помощи, за ремонт храма решили взяться его прихожане. Они самостоятельно начали готовить запас строительных материалов. Однако средства приходского совета были ограничены, а ходатайство общины перед Гублескомом о получении "100 коп драниц" и перед Советом народного хозяйства о выделении со складов гвоздей не были удовлетворены.[59] После этого дело спасения древнего храма в Витебске было отложено на несколько лет. В результате 13 марта 1927 г. буквально на глазах окрестных жителей обрушились крыша и восьмерик центрального сруба церкви Черной Троицы, нанеся повреждения иконостасу и боковым иконам. Разрушенный храм уже не восстанавливали.

Первое летописное упоминание о Витебске встречается в "Повести временных лет" и относится к 1021 г. В 1921 г. столица губернии по инициативе Комиссии по охране памятников готовилась отпраздновать свой 900-летний юбилей. Впервые вопрос о подготовке к торжеству был поднят на заседании Комиссии 8 июня 1920 г. Вначале планировалось только ознакомить население "с происхождением названия витебских улиц" и историей "витебской фабрично-заводской промышленности".[60] Позднее задачи расширились - появилась идея установить памятник (обелиск) в честь знаменательного события, а также издать "ученый труд" профессора Сапунова "История города Витебска" и популярную брошюру, посвященную юбилею.[61] К концу года Исаак Фридлендер "как представитель группы художников-резчиков" предложил выполнить серию иллюстраций - ксилографий и линогравюр, посвященных "900-летию летописного существования Витебска и зданиям". Тут же была создана редакционная комиссия в составе Лавровского, Фурмана и Юдовина, которой было поручено выработать "план ксилографических работ". [62] Иллюстрации, отпечатанные с "ксилографических клише", предполагалось поместить в альбом "Древний Витебск".

Первоначально памятник, посвященный 900-летию первого летописного упоминания о городе, предполагали установить на Замковой горе. Однако очень скоро из-за непрочности структуры горы решили перенести его во двор бывшей Александровской гимназии.[63] Ромму, однако, это место показалось "невыгодным с художественной точки зрения, ибо обелиск не гармонирует с общим характером архитектуры окружающих зданий". Он предложил перенести место установки памятника на Смоленскую площадь, где перед театром мог быть разбит сквер. Однако и эта площадка в конце концов была признана неподходящей, и Комиссия снова вернулась к идее установки памятника возле гимназии.[64]

Через секцию ИЗО было решено объявить конкурс на проект. Памятник должен был быть сделан из кирпича и цемента и представлять собой "монументальное сооружение с барельефами, изображающими старинный план Витебска". Каждый участник конкурса обязывался представить рисунок памятника, его разрез и обмер. Проектам-победителям устанавливались премии в размере 250, 150 и 100 тысяч рублей, причем, "при исключительных достоинствах проекта" размер премий мог быть увеличен.[65]

Условия конкурса были опубликованы в витебских "Известиях", однако желающих принять в нем участие нашлось немного. Конкурс пришлось даже продлить до 15 августа 1921 г., но на рассмотрение жюри все равно было подано всего два проекта. Из представленных заявок ни одна не была принята "ввиду невозможности их осуществления". Пришлось ограничиться только решением приобрести конкурсные предложения для губмузея и установить "мемориальный камень в ознаменование 900-летия со дня упоминания в летописи о г. Витебске" на берегу реки, при впадении Витьбы в Западную Двину.[66]

Профессор Алексей Парфенович Сапунов (1852-1924), знаток местных древностей и автор многочисленных трудов по истории Витебска, был приглашен к сотрудничеству Комиссией по охране памятников в очень сложное для себя время. Престарелому ученому, страдавшему от болезни глаз (катаракта), приходилось с трудом зарабатывать на жизнь службой в губернском архиве на должности разъездного инструктора, направленного обследовать волостные, усадебные и церковные архивы Витебского, Сенненского и Оршанского уездов Витебской губернии. Для своего участия в праздновании 900-летия Витебска в феврале 1921 г. он был вынужден выдвинуть перед Комиссией ряд условий, которые включали возвращение ему квартиры в городе, занятой во время разъездов по губернии другими людьми, выделение дополнительного пайка, а также специального человека для писания под диктовку и переписывания трудов. Комиссия не посчитала подобные требования чрезмерными и ходатайствовала перед губнаробразом об их удовлетворении.

В середине марта профессор Сапунов уже смог вернуться в свою витебскую квартиру, занятую во время его отсутствия "гражданкой Куликовской". Однако в освобожденном помещении ему не удалось найти целого ряда своих рукописей, что осложняло подготовку юбилейного сборника Комиссии. Сапунов смог предложить для печати только свои статьи "Что такое Белоруссия" и "Кто такие белорусы", а также брошюру "Древний Витебск", написанную на основании материалов его книги "Река Западная Двина", которая увидела свет в 1893 г. и получила положительные отзывы не только в Российской империи, но и за рубежом - в Англии, Франции и Германии. Редактирование брошюры было поручено инструктору Комиссии Владимиру Зенковичу, который дал на нее отрицательный отзыв, обосновав его тем, что выделенные из большой книги материалы не читались в виде отдельной работы и уже частично устарели. Тогда Сапунов предложил прочитать курс лекций о древнем Витебске и подготовить к печати другую брошюру - "Памятники старины и их охрана". После положительной рецензии на последнюю Владимира Краснянского на заседании Комиссии 9 августа 1921 г. было принято решение о ее издании в полном объеме без сокращений.

Спустя еще неделю Комиссия обсуждала вопрос о представленной Сапуновым для публикации в юбилейном сборнике статьи "История города Витебска". Труд этот был задуман автором давно. Еще в январе 1918 г. им был выпущен подписной лист на книгу, в котором анонсировался объем издания (30 печатных листов или 500 страниц), а также сообщалось о множестве иллюстраций (около 100) и приложений (около 50). "Историю города Витебска" автор собирался выпустить в конце 1920 г., накануне юбилейных торжеств.[67]

Задуманному, однако, не суждено было осуществиться. Представленная Комиссии по охране памятников рукопись книги была значительно меньше по объему. Вместо запланированных 11 разделов в нее вошли только 6, снабженные одними примечаниями. В предисловии к рукописи "Истории города Витебска" автор со свойственной ему скромностью писал: "Это, собственно, не "история", а "летопись". Но слово "летопись" отпугнет от моего труда и тех немногих читателей, на которых я все-таки рассчитываю. Итак, sit venia verbo,[68] пусть это будет "История Витебска".

В настоящем труде я не открывал новых горизонтов, нет, я только, так сказать, не мудрствуя лукаво, подвел [итог] тому, что сделано или, точнее, что мне известно из написанного по истории Витебска. Я широко пользовался трудами авторов, более меня компетентных.

Главная цель моя - собрать возможно более фактов, касающихся Витебска; я взял на себя, главным образом, черновую, так сказать, работу. Кроме того, многое гибнет, <...> следовательно, надо спешить".[69]

К сожалению, ни одна из рукописей Сапунова Комиссией по охране памяников издана не была. Так же, как из-за отсутствия средств не вышел в свет юбилейный сборник и не был установлен памятный знак, посвященный 900-летию города. Что же касается изготовления ксилографий для альбома "Древний Витебск", то Комиссией решено было прежде всего составить план "по зарисовкам памятников Витебска". Затем она занялась поисками материалов, необходимых художникам для работы. В марте 1921 г. Комиссия ходатайствовала перед губнаробразом "о передаче груш и яблонь, предназначенных на сруб, в секцию ИЗО". В Петроград к уполномоченному Петроградского областного отдела по охране памятников Виктору Лавровскому был командирован сотрудник Комиссии, который должен был исходатайствовать "20 пальмовых дощечек, величиною 8 х 8 вершков, типографическую краску, несколько инструментов для резьбы по дереву и прижимной резиновый валик для работающих по изготовлению ксилографических клише, 2 медных доски для изготовления офортов, а также акварельные краски, александрийскую бумагу и 2 складных стула для работающих по зарисовке зданий и деталей на архитектурных памятниках гор. Витебска".[70]

К сотрудничеству с Комиссией были приглашены находившиеся в городе художники. В марте 1921 г. приглашение "принять участие в зарисовках" памятников получила Вера Ермолаева. Однако уже в мае предложенные художницей для закупки "зарисовки церквей и синагог" были отклонены Комиссией по неизвестной сегодня причине.[71] Кто еще из художников был приглашен к сотрудничеству, сказать сложно, т.к. задуманный альбом гравюр так и не был издан. Однако судя по большому количеству сохранившихся зарисовок с памятников архитектуры Витебска, некоторые из которых во второй половине 1920-х гг. все же были переведены авторами в гравюры, можно допустить, что к работе привлекались художники Юдовин, Якерсон, Минин и, возможно, Фридлендер.

900-летие первого летописного упоминания о Витебске собирались отпраздновать в ноябре 1921 г. 1 ноября состоялось заседание Комиссии по охране памятников, на котором был выработан гораздо более скромный, по сравнению с первоначальным, план торжества. Все оно теперь сводилось только к "торжественному заседанию с чтением докладов" на "межведомственном" совещании представителей культурно-просветительных учреждений города, которое Ромм предложил провести во Дворце Труда (здание бывшего Окружного суда). На торжественном заседании должны были прозвучать доклады "Сапунова (история г. Витебска), Бахтина (общая тема), Красавицкого (архитектура г. Витебска), Медведева (культурная жизнь г. Витебска), представителя парткома (революционный период жизни г. Витебска), Богородского (историко-топографический очерк г. Витебска)". К юбилею города готовились открыть специальную выставку из экспонатов губмузея и музея Федоровича. "Оживить" программу торжества вначале собирались выступлением симфонического оркестра, но позднее за неимением средств решили ограничиться "камерным выступлением 3-х артистов". Зенкович предложил дополнить программу заседания "световыми картинами, изображающими архитектурные памятники Витебска".[72]

Однако даже эта программа-минимум не была выполнена. Юбилей Витебска в 1921 г. так и не отметили. К этой идее вернулись еще раз в январе 1922 г., когда Ромму на заседании губоно было предложено "организовать вечер, посвященный 900-летию Витебска и т. Медведеву диспут о новой экономической политике и положении искусства".[73] Однако, похоже, что и это предложение осталось только на бумаге.

Для успешной работы Комиссии по охране памятников в пределах всей Витебской губернии необходимо был создать региональные отделения на местах - в уездах и волостях. Уже спустя всего пару недель после создания, на заседаниях Комиссии стал обсуждаться вопрос об организации "музейных ячеек" в волостях и о привлечении к сотрудничеству "уполномоченных лиц" по уездам губернии.[74] К весне 1920 г. полпредами Комиссии "по уездам Витебского края" были назначены Михаил Бахтин[75] (в Невеле), Алексей Сапунов (в Сураже) и Александр Шлюбский[76] (в Велиже).[77] 15 марта все трое были уже утверждены на должностях уездных инструкторов по охране памятников с оплатой труда "из сумм губотдела просвещения за счет соответствующих уездов".[78] Перед ними ставилась задача организовать уездные Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства. Бахтин, правда, вскоре отказался от сотрудничества, однако Невельская уездная Комиссия была создана с помощью Сергея Юренева. К лету 1920 г. уездные Комиссии по охране памятников начали работу также в Полоцке и Велиже, позднее - в Сенно, Городке, Лепеле, Сураже и Орше.[79]

Большое значение члены Комиссии придавали охране памятников археологии, которых в пределах губернии было великое множество. В конце 1920 г. началась работа по составлению археологической карты Витебской губернии. Для этого предполагалось приобрести карту губернии в большом масштабе, а также карты всех уездов в стольких экземплярах, "чтобы ими можно было снабдить все уездные и волостные отделы народного образования". Далее предполагалось в уездах и волостях поручить "лучшим учителям, умеющим читать карту", нанести на нее, сообразуясь с масштабом, особыми условными знаками "археологические и художественные памятники". Затем с уездных карт информацию собирались перенести на карту губернии, и один экземпляр ее должен был храниться в Комиссии, а другой - в губернском музее.[80] Летом 1921 г. в витебском журнале "Искусство" была опубликована статья Зенковича "Заметки о составлении археологической карты Витебской губернии", в которой давались подробные рекомендации для работы.[81]

Комиссии пришлось также много заниматься делами библиотеки бывшей Духовной семинарии, куда в свое время попало книжное собрание из Витебского иезуитского коллегиума. Сотрудниками Комиссии была проведена работа по описанию этой библиотеки, а также сбору "поиезуитских, побазилианских и старопечатных книг" по уездам губернии. Совместно с представителями Всеросийской Академии наук было выработано решение передать их Витебскому отделению Московского Археологического института в целях образования в городе "единой научной библиотеки".[82]

 

 

 

Сарра Шор. Портрет А. Ромма. 1928 г.

 

С июня 1920 г. Александру Ромму пришлось совмещать должность председателя Комиссии по охранеипамятников с заведыванием секцией ИЗО. К исполнению обеих должностей он подходил очень ответственно и находил в себе силы работать с отдачей. И только однажды - в декабре 1920 г. - Ромм пожаловался на то, что "не в состоянии совмещать председательствование в Комиссии с заведыванием секции ИЗО" и попросил освободить его от должности председателя Комиссии. Его заявление было "принято во внимание", но коллеги попросили Ромма не оставлять должности председателя "до назначения на таковую т. Лавровского", которому для этого еще нужно было получить из Центра разрешение "о совместительстве должности председателя с должностью уполномоченного Петроградского отдела". [83] Видимо, такового разрешения не последовало, и Ромм продолжил свою работу в Комиссии в прежнем качестве.

Его правой рукой и незаменимым помощником на посту председателя Комиссии по охране памятников был Сергей Николаевич Юренев (1896-1973), 28 января 1920 г. назначенный "по выбору от ученых учреждений г. Витебска" товарищем председателя.[84] Он родился в Витебске в семье управляющего местным отделением Государственного банка Николая Юренева и итальянской графини Каролины Росселли (в православном крещении Елены Карловны). Окончив гимназию, поступил на юридический факультет Петербургского университета, после четвертого курса перешел в Московский Археологический институт, откуда, проучившись всего два года, в 1918 г. вернулся в Витебск. Оказавшись в Комиссии по охране памятников, Юренев активно  включился в работу, однако срок пребывания его на этом посту оказался очень недолгим.

В конце марта 1920 г. Сергей Юренев был арестован губернской ЧК[85] в связи с решением о высылке всей семьи Юреневых - четырех братьев (все они имели юридическое образование) и их матери - в город Тверь. Через несколько дней его выпустили с условием, что, сдав дела, он уедет из Витебска. Однако, выйдя из тюрьмы, Юренев еще некоторое время оставался в городе и продолжал работу в Комиссии.

28 апреля он был командирован "в гор. Невель для организационной работы и производства описи имеющихся там предметов искусства, предназначающихся для музейного фонда".[86] В это время инструктором губкомиссии по Невельскому уезду состоял Михаил Бахтин. Юренев в Невеле провел совещание по организации местной Комиссии по охране памятников старины и искусства, на котором был избран президиум новой организации и принят проект Устава.[87] Вернувшись из командировки, Юренев сообщил, что Бахтин отказался от работы по охране памятников старины и искусства.[88]

4 июня 1920 г. Ромм "по делам службы" был командирован в Москву. На следующий день после его отъезда в губернскую чрезвычайную комиссию было направлено ходатайство за подписями заведующего губнаробраза Храпковского, заведующего подотделом ИЗО Медведева и председателя Комиссии по охране памятников (за Ромма подписалась Тея Брахман) с просьбой отменить высылку Юренева и оставить его в Витебске "как незаменимого работника, не могущего, по своим политическим убеждениям, внушать Советской власти подозрения".[89] Через десять дней из ЧК был получен неутешительный ответ: "Вопрос по делу Юренева несколько раз решался в положительном смысле и вновь перерешению не подлежит".[90]

Товарищ председателя Комиссии вынужден был приступить к сдаче дел "по занимаемой им должности". Но прежде чем "выбыл из Комиссии", он еще успел произвести обследование имения помещика Карташова в Витебском уезде и Маркова монастыря в самом городе. На заседании Комиссии 22 июня Юренев доложил о том, что в монастыре, основанном в XVI веке, теперь был устроен концентрационный лагерь. Церковные ценности, однако, вовремя были перенесены в ризницу и "находятся в хорошем состоянии". Юренев выразил также пожелание "составить описание Маркова монастыря с внешней стороны и со стороны внутреннего убранства; желательно скопировать надписи со святых картин, монастырских икон и надгробных памятников".[91]

Комиссия вынесла решение поручить эту работу самому Юреневу. Однако заняться ей исследователь уже не успел. Вскоре он вынужден был выехать в Тверь, откуда затем бежал в Бухару, где прожил до конца 1930-х гг.[92]

В начале ноября 1920 г. товарищем председателя Витебской губернской Комиссии по охране памятников стал Николай Николаевич Богородский (1877-1938), выпускник Московской духовной академии, один из инициаторов создания и членов Витебской ученой архивной комиссии, в 1914-1916 гг. - редактор неофициальной части "Полоцких епархиальных ведомостей".[93]

Особым разделом в деятельности Комиссии по охране памятников проходила работа, связанная с музейным строительством.

К началу 1920 г. в ведении Витебского губернского отдела народного образования находились всего только два учреждения музейного типа: губернский музей, заведовал которым Антон Рафаилович Бродовский, и Музей современного искусства, заведующего не имевший и размещавшийся в стенах Витебского художественного училища.[94] Кроме того, в Витебске на руках у наследников адвоката Вацлава Федоровича находился его частный музей, насчитывавший до шести тысяч экспонатов и настоятельно требовавший решения своей участи.

Вацлав Петрович Федорович (1848-1911) родился в Могилеве, окончил юридический факультет Московского университета и с 1884 г. служил присяжным поверенным в Витебском Окружном суде. Страсть к коллекционированию позволила ему за годы, проведенные в столице губернии, собрать обширную коллекцию, имевшую большое значение для местного края и, в особенности, для истории города Витебска. Представление о характере собрания дает его описание, сделанное в 1920-х гг. Владимиром Краснянским: "Совершенно иной характер носил возникший в 80-х годах [XIX в. - Л.Х.] в Витебске частный музей древностей В. П. Федоровича. В основу его легли коллекции скончавшегося к тому времени любителя-археолога К. К. Бергнера, а равно и полученные Федоровичем предметы древности и от других коллекционеров: Плятера, Кустинского, Володковича и других. Причем, Федорович собирал у себя в музее предметы древности, найденные не в одной Витебской губернии, но и в смежных с нею Могилевской и Минской, а отчасти и в губерниях Виленской, Гродненской и Ковенской, и приобретал их не только у коллекционеров, но и у многочисленных знакомых в городе и уездах, среди помещиков и ксендзов. Но больше всего собрал Федорович сам лично при земляных работах, производившихся в Витебске на участках, заселенных со времен глубокой древности: в пределах витебских замков - Верхнего и Нижнего, при раскопках Замковой горы для добывания земляного материала на устройство дамб по Большой и Малой Могилевской и по Задуновской улицам; при устройстве электрической станции, при постройке зданий мужской гимназии и Окружного суда в непосредственном соседстве с Замковой горой; при разных постройках на Замковой улице; при устройстве водопровода и, наконец, при специальных поисках при окончании половодья в устье Витьбы, омывающей территорию Верхнего замка. Музей свой Федорович составлял по определенному плану, его целью было не только собрание одних доисторических ценностей, но и создание краеведческого исторического музея, который давал бы полную картину местной жизни как в доисторическую эпоху, так и в эпоху историческую, особенно времен польского господства, т.е. XVII-XVIII вв. И надо отдать ему честь, музей его действительно носил характер систематического собрания и отражал местную жизнь, хотя и несколько односторонне".[95]

Коллекционер умер в 1911 г., и его собрание оказалось у наследников. В 1917 г. коллекция Федоровича была национализирована. В октябре 1918 г. от заведующего губмузея Антона Бродовского в местную ЧК было направлено обращение с просьбой допустить его к осмотру конфискованной коллекции "на предмет принятия таковой в ведение Музея Искусств".[96] Однако в фонды губмузея собрание Федоровича тогда все же не попало. К концу 1919 г. оно по-прежнему находилось у наследников и было разобщено - часть предметов хранилась на квартире у вдовы Федоровича на Резницкой улице в доме № 10, часть - у сына, жившего на Нижне-Петровской улице в доме № 86.[97] Часть экспонатов находилась также в помещении прихода костела св. Антония.

Еще будучи заведующим секцией изобразительных искусств, Александр Ромм приобщился к судьбе собрания. 31 декабря 1919 г. от губнаробраза он получил мандат, согласно которому должен был вместе со специально созданной для этой цели комиссии "произвести опись и принять под охрану губотдела просвещения коллекции предметов старины и искусства гр[ажданина] Федоровича". Всем властям и учреждениям, "имеющим отношение к настоящему делу", предлагалось оказывать "тов. Ромму надлежащее содействие".[98] В тот же день губнаробраз назначил комиссию "для принятия музейного имущества от граждан Федоровичей", в состав которой вошли представители "секций: музейной, изобразительных искусств, польской, Архивного управления, Археологического института и Общество охраны старины".[99]

В начале января 1920 г. Александр Ромм лично приступил к работе, и вскоре по итогам первого знакомства с ситуацией направил в губнаробраз следующий рапорт: "4-го сего января я явился в квартиру Федорович для опечатания помещения Музея. Опечатание оказалось невозможным вследствие того, что дверь сломана, забить гвоздями за отсутствием таковых не представлялось возможным. Опечатание будет произведено мною, как только представится возможность забить дверь.

В виду того, что помещение Музея находится в первом этаже и что в нем два выхода, я прошу Вас направить в Гормилицию требование об установлении постоянного дежурства с 12-го января впредь до окончания описи.

Вместе с тем, 4-го января мною было осмотрено совместно с тов. Бродовским часть коллекций Федоровича, находящаяся в быв[шем] помещении прихода костела св. Антония, ныне занятом канцелярией воинской внутренней охраны. Одна из витрин с выбитыми стеклами, ввиду чего по вполне понятным соображениям представляется нежелательным впредь до исправления таковой опечатывать витрины".[100]

После назначения Ромма на должность председателя Витебской губернской Комиссии по охране памятников старины и искусства музей Федоровича на два ближайших года попал в поле его зрения.

В начале 1920 г. Комитет союза рабочих водного транспорта потребовал освободить помещение на Нижне-Петровской улице для своего клуба. Комиссией по охране памятников была составлена краткая опись коллекции (учитывалось только количество ящиков, коробок и витрин, в которых размещались предметы), и в феврале 1920 г. экспонаты перевезли в помещение "архиерейской квартиры".

Что касается той части коллекции, которая находилась в доме вдовы на Резницкой улице, Петроградским областным отделом охраны памятников наследникам Федоровича 16 апреля 1920 г. было выдано "Охранное свидетельство", и предполагалось Ванду Вацлавовну Стельницкую (по всей видимости, дочь коллекционера), "как владелицу", назначить хранительницей музея.[101] В "Охранном свидетельстве" без особого труда можно было прочесть и скрытую угрозу властей в отношении бывших владельцев: "Настоящее удостоверение выдано Ванде Вацлавовне Стельницкой в том, что о хранящихся в квартире Феодоровича по Резницкой ул. в д. № 10 предметах старины и искусства, а также и о медных и серебряных старинных предметах, известно Комиссии по охране при Витебском отделе народного образования. Вышеуказанные предметы не могут быть конфискованы, перевозимы и как бы то ни было перемещаемы, ввиду того, что взяты на учет и под охрану Петроградским областным отделом охраны памятников старины и искусства".[102]

Витебские власти намеревались включить музей Федоровича в состав губернского музея. Однако в связи с тем, что собрание уже было поставлено на учет в Петрограде, вопрос этот теперь нельзя было решить без ведома Центра, который вскоре признал необходимым существование музея как самостоятельной единицы. Музей, однако, не мог открыться для всеобщего обозрения до составления полной описи. 13 июля 1920 г. Комиссией по охране памятников "для постоянной работы при описи музея" была назначена Тея Брахман.[103] Работа была начата девушкой уже через три дня. В начале августа "музейное имущество Федоровичей" из бывшей "архиерейской квартиры" было перевезено в помещение, предоставленное Витебским отделением Московского Археологического института.[104] До конца лета - всего за полтора месяца - членами Комиссии по охране памятников "Н. Н. Богородским, Т. В. Брахман и С. Ю. Зельцер при участии В. Ф. Макарьева" музей Федоровича был полностью описан.[105] В октябре 1920 г. местные "Известия" сообщали: "Музейной секцией Наробраза закончена опись музея Федоровича, являющегося лучшим музеем местного края. Заслуживает внимания в высшей степени богатая коллекция из эпохи масонства.

В ближайшее время музей будет открыт, либо как самостоятельный, либо как отделение при Губернском музее".[106]

В начале апреля 1921 г. витебская Комиссия по охране памятников направила в Петроградский областной отдел запрос о возможности включения музея Федоровича в состав губернского музея. В течение месяца ответа из Центра получено не было, и тогда Ромм выступил с предложением открыть музей "в самый кратчайший срок для обозрения публики". 17 мая "ответственным лицом по подготовке к открытию" музея был назначен Владимир Краснянский.[107] 24 мая постановление Комиссии по охране памятников утвердила местная власть - заведующий губернским отделом народного просвещения Залман Храпковский.[108]

В начале июня Петроградский областной отдел по охране памятников попытался выразить протест против решения, инициированного Роммом, и направил в адрес Комиссии телеграмму, которой требовал передачи музея Федоровича Витебскому отделению Московского Археологического института. Ромма, однако, этот выпад не испугал, и он продолжал настаивать на открытии музея ввиду того, что "зависимость Комиссии от Петроградского отдела, в сущности, фиктивна, ибо он не дает ей средств, а тормозит ее деятельность".[109]

Примерно еще месяц длились пререкания между Витебском и Петроградом, после чего музей Федоровича окончательно перешел в ведение губнаробраза. В бывшем архиерейском доме для него были выделены три комнаты, а в штабе 7-го батальона ВОХР обнаружены некогда принадлежавшие музею шкафы и витрины. Краснянский начал кропотливую работу по систематизации и научному описанию коллекции, которая была завершена только в 1923 г.

Еще одним музеем, которым приходилось заниматься Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства, был Витебский губернский музей. Ко времени создания Комиссии он уже имел постоянную экспозицию, размещавшуюся в здании бывшей Духовной семинарии, и был открыт для посетителей. Большинство возникавших в процессе работы вопросов удавалось решить самостоятельно его заведующему Антону Бродовскому. Однако в некоторых случаях он вынужден был обращаться за помощью к Комиссии и ее председателю Александру Ромму. Проблемы чаще всего были весьма заурядные: нехватка витрин для музея, трудности с обеспечением его топливом и освещением на зиму, розыск похищенных по причине плохой охраны предметов, присылка красноармейцев для рубки дров, поиск валенок и т.д. Фонд музея пополнялся в основном за счет привозимых в Витебск после осмотра бывших помещичьих имений произведений искусства и предметов быта.

В середине апреля 1920 г. Комиссией было решено произвести "перерегистрацию предметов музея в инвентарную книгу".[110] Коллекция музея была большая, правильная запись экспонатов требовала определенных навыков и большого внимания, поэтому дело затянулось надолго. В холодное время года инвентаризация периодически приостанавливалась по причине отсутствия дров, теплого платья у заведующего и претензий находившегося по соседству политехникума, "всячески мешающего работе".[111] Ромму вместе с остальными членами Комиссии постоянно приходилось устранять препятствия подобного рода.

В 1920 г. в Витебске при губнаробразе был создан еще один музей. В середине лета в город с важной миссией прибыл инструктор Петроградского Центрального Музея Революции товарищ Хайкин. Он был уполномочен Центром открыть в Витебске Музей Революции. Приказом по губотделу просвещения новый музей был "учрежден" 14 июля, и Хайкин стал его заведующим.[112] Местом для сбора материалов было определено помещение библиотеки 29-й школы 2-й ступени. Вскоре для музея были найдены и первые экспонаты - при обследовании подвалов клуба 1 Мая были обнаружены остатки архива и библиотеки бывшего Виленского военного собрания.[113]

История архива Виленского офицерского собрания в Витебске началась еще в 1915 г., когда в ходе войны в город на Двине было эвакуировано само собрание, при котором находились музей и архив. В архиве хранились некоторые ценные документы - подлинные грамоты императоров Петра I и Александра I, записные книжки Суворова и др. Виленское офицерское собрание было ликвидировано в 1918 г., а его музей и архив оказались сначала в личной коллекции Бродовского, а затем - в собрании губмузея.[114] В конце июня 1920 г. в Комиссию по охране памятников от Николая Богородского поступила информация о том, что в подвалах клуба 1 Мая могут находиться остатки Виленского архива. Комиссия поручила обследование подвалов своему секретарю - Тее Брахман.[115] Результат оказался положительным, и Музей Революции пополнился первыми экспонатами.

Не будет преувеличением сказать, что любимым детищем Александра Ромма на музейном поприще в Витебске был Музей современного искусства. Его роль в организации, пополнении и существовании музея была значительной.[116] После отъезда из города Шагала Ромм оказался едва ли не единственным человеком, который упорно пытался добиться от властей выделения музею отдельного помещения, где можно было бы развернуть экспозицию, ценность которой он понимал как никто другой. В 1921 г. в местной прессе были опубликованы две статьи Ромма, посвященные этому, пожалуй, самому уникальному из витебских собраний.

Одна статья - "О музейном строительстве и витебском музее современного искусства" - была опубликованная в журнале "Искусство".[117] Другая статья - "О Витебском музее современного искусства" - появилась в местных "Известиях" примерно в то же время, 17 мая 1921 г. В собрании Витебского областного краеведческого музея сохранился редкий документ - автограф черновика этой статьи, которая редакцией газеты при печати была сокращена. Поэтому есть смысл привести черновик полностью:

"О Витебском Музее современного искусства.

В появившейся в "Известиях" от 9 мая заметке "Стройте Губернский Музей" выражается недоумение по поводу того факта, что имеющийся в Витебске музей современного искусства до сих пор не открыт.

История музея такова: в 1919 и 1920 гг. были получены из музейного фонда ИЗО и приобретены в Витебске картины и рисунки (всего 115 №). Часть картин была показана на Госуд[арственной] выставке (ноябрь-декабрь 1919 г.).

Музей в целом был открыт в июле и августе 1920 г. в помещении Худож[ественного] училища. После чего музей был свернут ввиду того, что помещение должно было быть использовано для открытия новой живописной мастерской.

Момент этот совпал с наибольшим обострением жилищного кризиса в Витебске ввиду близости фронта и расквартирования большого количества воинских частей и штабов. Вполне понятно, что все настойчивые поиски и ходатайства секции ИЗО о помещении для музея остались безуспешными. После безуспешных ходатайств в Жилотделе секция ИЗО обращалась к другим учреждениям и организациям, занявшим лучшие в городе здания, но они проявили мало готовности пойти навстречу назревшей потребности масс ознакомиться с современным искусством ч[е]рез музей, а не только на худож[ественных] митингах.

После моих настойчивых ходатайств п[е]ред Губпрофсоветом последовало постановление президиума о предоставлении во Дворце труда 2-х комнат под музей, если таковые не понадобятся для нужд профсоюзов. И казалось, что будет положен конец мытарствам музея, на разрешение вскоре было взято обратно. Хлопоты секции ИЗО продолжаются и сейчас. Есть надежда, что музей будет размещен в здании б[ывшей] Талмуд-Торы, если таковое будет передано Губнаробразу.

В заключении не лишним будет сказать, что представляет собой музей. Ценность его в худож[ественном] отношении не малая, ибо в нем представлены почти все современные русские художники после периода "Мира искусств". Имеются 14 работ Шагала, картины Фалька, Кончаловского, Кандинского, Гончаровой, Машкова, Малевича, из витеблян представлены Пэн, Бразер, Юдовин, Шульман. Подробная статья о музее, заключающая в себе призыв к местным организациям и учреждениям содействовать открытию музея, появится в ближайшем номере [журнала] "Искусство". Надеюсь, что как эта статья, так и настоящая заметка пробьют брешь в преступном равнодушии к судьбе музея, проявляемом занявшими под канцелярии лучшие помещения в центре города учреждениями. От их готовности несколько потесниться и зависит судьба музея.

А. Ромм".[118]

Координируя деятельность музеев в пределах целой губернии, Ромм ощущал необходимость проведения регионального съезда, на котором были бы рассмотрены все назревшие вопросы. С предложением провести "краевой музейный съезд в гор. Витебске" он выступил на заседании Комиссии в ноябре 1921 г.[119] Однако провести съезд не удалось - Комиссию в самом ближайшем будущем уже ожидали большие перемены.

Еще в марте 1921 г. в Москве прошел Х съезд РКП (б), который принял постановление "О Главполитпросвете и агитационно-пропагандистских задачах партии". Главполитпросвет наделялся полномочиями утверждать планы работы Наркомпроса и контролировать их исполнение. В постановлении определялась и главная задача нового органа - "превращение Главполитпросвета в прямой аппарат партии в системе государственных органов".[120] В свете новых требований Витебский губернский подотдел искусств при губнаробразе в середине июня был ликвидирован и на его месте создан художественный подотдел Губполитпросвета, который вел свою работу под непосредственным руководством агитационно-пропагандистского отдела губкома РКП (б).

На первых порах Комиссии по охране памятников удавалось сохранять свою независимость.[121] Ромм в то время чувствовал себя еще достаточно уверенно, поэтому когда в сентябре 1921 г. губполитпросвет по какой-то неизвестной сегодня причине стал требовать увольнения от службы Краснянского, занимавшегося приведением в порядок музея Федоровича, Комиссия ответила на это достаточно резко. В протокол заседания была занесена следующая резолюция: "Просить заведующего губнаробразом раз навсегда сообщить губполитпросвету, что губкомиссия ей не подведомственна".[122]

В октябре 1921 г. Витебская губернская Комиссия по охране памятников старины и предметов искусства претерпела первую реорганизацию. Теперь она стала называться Витебский Губернский отдел Главного комитета по делам музеев и охраны памятников искусства, старины, народного быта и природы. Штат нового губотдела ограничивался всего пятью сотрудниками: заведующим, его заместителем, секретарем и тремя разъездными инструкторами. В состав отдела вошли два подотдела: 1) учета и охраны памятников искусства, старины и народного быта; 2) музейный. Руководить подотделами должны были заведующий отделом и его заместитель. На заведующего, кроме того, возлагалась "работа в области реставрации памятников, охраны природы и просветительная". "Заведующим губотделом главмузея" был утвержден Ромм, его заместителем назначен Богородский, разъездными инструкторами - Зенкович, Мелешко и Красовицкий. Для текущей работы губотдел должен был организовать коллегию из "сведущих лиц".[123]

Очень скоро Комиссии, как ее продолжали называть в обиходе, не удалось избежать вмешательства в ее деятельность политпросвета. В ноябре 1921 г. произошло слияние губмузея с политпросветом. В начале декабря штат губмузея подвергся сокращению. Николай Богородский подал заявление о выходе из Комиссии. Несмотря на настойчивые просьбы остаться, свое заявление обратно взять он отказался. Комиссии ничего другого не оставалось, как выразить "сожаление, что приходится расстаться с ревностным работником, много поработавшим на пользу дела".[124]

Дальнейший ход событий по сохранившимся архивным документам проследить достаточно сложно. Распоряжением губполитпросвета с 1 января 1922 г. были "сняты с содержания" сотрудники Комиссии по охране памятников старины и искусства Александр Ромм и Владимир Зенкович.[125] Приказом от 6 февраля 1922 г. по губотделу просвещения "до утверждения Центром" Ромм назначался уполномоченным по музейным делам Витебской губернии, Зенкович причислялся к штату губернского музея.[126] В документах губоно это было последнее упоминание о работе Ромма в Витебске.

Оставив работу в отделе народного образования, Ромм перешел на службу в Витебский таможенный округ на должность юрисконсульта и оставался в городе до июля 1922 г., после чего переехал в Москву.[127] Приобретенный в Витебске опыт музейного строительства пригодился ему уже очень скоро - в ноябре 1922 г. Александр Ромм был назначен заведующим VII Пролетарского музея им. Луначарского, в котором создал экспозицию искусства ХХ века.[128]

 

Людмила Хмельницкая,

г. Витебск, Беларусь

 

 

---

[1] См. публикации: Холодова И. Г. Ромм в Витебске // Малевич. Классический авангард. Витебск. 10. Минск: Экономпресс, 2008. С. 108-117; Холодова И. А. Г. Ромм о системе строения и методах художественного воспитания и развития // Материалы круглого стола, посвященного 80-летию со дня открытия в городе Народного художественного училища. 27-28 апреля 1999 г. Витебск, 1999. С. 9.

[2] См.: Соколова М. В. Единство душ. Елена Нагаевская и Александр Ромм. Симферополь: Бизнес-Информ, 2008; Брук Я. Марк Шагал и Александр Ромм. К публикации писем М. Шагала к А. Ромму (1910-1915) и воспоминаний А. Ромма «Марк Шагал» (1944) // Искусствознание. 2 / 2003. С. 569-614; Список трудов А. Г. Ромма. Составлен Е. В. Нагаевской // Советское искусствознание'22. М., 1987. С. 404-406; Шишанов В. "Curriculum vitae" Александра Ромма // Мишпоха (Витебск). 2007. № 20. С. 72-73 и др.

[3] Витебск: Классика и Авангард. История Витебского художественного училища в документах Государственного архива Витебской области (1918-1923). Витебск: УПП «Витебская областная типография», 2004. С. 230.

[4] Подробнее об этом см.: Хмельницкая Л. Сентябрьский конфликт 1919 года в Народном художественном училище // Бюллетень Музея Марка Шагала. 2003. № 2 (10). С. 17-20.

[5] Государственный архив Витебской области (далее - ГАВО), ф. 2268, оп. 1, д. 27, л. 17.

[6] ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 3, л. 146.

[7] См. протокол № 2 заседания Комиссии по охране памятников старины и искусства от 13 января 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 1).

[8] ГАВО, ф. 2268, оп. 3, д. 7, л. 40.

[9] Брахман Тея Вульфовна (1887-?), подруга юности Беллы Розенфельд, жены Марка Шагал. В послереволюционном Витебске работала в губоно, читала лекции в Пролетарском университете, вечерних и музыкальных школах и кружках. В декабре 1920 г. переехала из Витебска в Москву.

[10] См. протокол совещания музейных деятелей, созванного музейной секцией при губоно 5 января 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 16).

[11] См. протокол № 3 заседания Комиссии по охране памятников старины и искусства от 19 января 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 2). О деятельности С. Юдовина в Витебске см. также главу "Культурная еврейская жизнь Витебска".

[12] См. протокол № 4 заседания Комиссии по охране памятников старины и искусства от 2 февраля 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 3).

[13] Докладная записка к смете историко-этнографической экспедиции по Витебской губернии при губернской Комиссии по охране памятников старины и искусства. Цит. по: Шатских А. Витебск. Жизнь искусства.  М.: Языки русской культуры, 2001. С. 171-172. Данные, приводившиеся в записке, были не совсем точны, хотя и получены от непосредственного участника экспедиций Соломона Юдовина.

[14] См. протокол № 6 заседания Комиссии по охране памятников старины и искусства от 17 февраля 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 5).

[15] Приказ № 37 по Губоделу просвещения от 24 февраля 1920 г. (ГАВО, ф. 2268, оп. 3, д. 21, д. 60 об.).

[16] См. протокол № 8 заседания Комиссии по охране памятников старины и искусства от 16 марта 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 7).

[17] См. "Список еврейских предметов, хранящихся в Витебском губернском музее, годных для предстоящей выставки" (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 3, л. 169-169 об.). В 1926 г. эти предметы были перевезены из Витебска в Минск в еврейский отдел Государственного музея БССР (Зельцер А. Евреи советской провинции. М.: РОССПЭН, 2006. С. 411-412).

[18] См. протокол № 14 заседания Комиссии по охране памятников старины и искусства от 25 мая 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 13).

[19] Фурман І. Віцебск у гравюрах С. Юдовіна. Віцебск, 1926. С. 30.

[20] Мелешко Михаил Викентьевич (1892-1941) - историк, этнограф, писатель, публицист. В 1918-1921 гг. учился на Витебском отделении Московского Археологического института. В 1920-1921 гг. служил в Красной Армии. В 1922 г. переехал на работу в Минск.

[21] См. отношение заведующего Витебским губернским отделом просвещения Витебскому губернскому комиссару от 21 июня 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 3, л. 39).

[22] См. ответ Витгубвоенкома от 24 июня 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 3, л. 21).

[23] От Подотдела Искусств // Известия Витебского Губернского Совета крестьянских, рабочих, красноармейских и батрацких депутатов. 1918. № 219. 11 октября. С. 2.

[24] Абрамова И. Имение Цехановецких // Витебский курьер. 1997. 21 ноября.

[25] См. протокол № 31 заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 16 августа 1921 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 5, л. 39). Во время Второй мировой войны дворец Цехановецких был сильно поврежден пожаром. После войны в нем находился детский дом. После очередного пожара дворец был окончательно разрушен, местные жители растащили на свои нужды даже кирпичи. В настоящее время от пышной магнатской резиденции сохранились только остатки парка и хозяйственных построек.

[26] О судьбе К. А. Хрептовича-Бутенева см.: Подлипский А. Знаменитый дворец в Бешенковичах // Народнае слова (Витебск). 2002. 23 лістапада. C. 8.

[27] Приказ № 50 по Губотделу просвещения от 27 июля 1921 г. (ГАВО, ф. 246, оп. 1, д. 33, л. 104).

[28] См. протокол № 31 заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 16 августа 1921 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 5, л. 39). В настоящее время в бывшем дворце Хрептовичей в Бешенковичах размещается школа искусств.

[29] См. акт обследования имения Лукишки от 8 февраля 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 3, л. 211).

[30] См. протокол № 19 заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 24 мая 1921 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 5, л. 24 об.).

[31] См. обращение Витебского губоно в Верховинский волревком от 23 июля 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 3, л. 210).

[32] См. протокол № 10 заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 29 марта 1921 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 5, л. 12).

[33] А. Я Русанов работал разъездным инструктором Комиссии по охране памятников с марта по сентябрь 1921 г.

[34] См. протокол № 15 заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 26 апреля 1921 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 5, л. 18).

[35] См. протоколы № 26 и 28 заседаний Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 9 и 26 июля 1921 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 5, л. 29, 33 об.), а также приказ от 12 июля 1921 г. о командировании В. Зенковича в Петроград (там же, д. 5, л. 42).

[36] Кибардин Тихон Васильевич (1863-1933) - городской архитектор Витебска в 1890-1924 гг. В 1902 г. под его руководством был создан генеральный план города. После революции был назначен уездным и городским инженером, в 1923 г. - губернским архитектором.

[37] См. протокол № 7 заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 2 марта 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 6). См. также приглашение прийти на заседание Комиссии, отправленное Т. Кибардину и Э. Лисицкому 23 марта 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 3, л. 57).

[38] Список зданий города Витебска, подлежащих охране Комиссии, без даты (ГАВО, ф. 19147, оп. 1, д. 4, л. 38). Аналогичный рукописный список, датированный 22 марта 1920 г. см.: ГАВО, ф. 19147, оп. 1, д. 3, л. 132.

[39] См. протоколы № 21 и 24 заседаний Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 7 и 28 июня 1921 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 5, л. 26 об., 30).

[40] См. протокол № 11 заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 17 апреля 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 9).

[41] Фурман І. Віцебск у гравюрах С. Юдовіна. С. 32.

[42] Эттингер П. Д.. Статьи. Из переписки. Воспоминания современников. Составители А. А. Демская, Н. Ю. Семенова. М.: Советский художник, 1989. С. 178.

[43] Медведев Павел Николаевич (1891-1938), литератор, критик, литературовед. С 1917 по 1922 гг. работал в Витебске в качестве заведующего отделом внешкольного образования, затем заведующего подотделом искусств губоно. Был ректором Пролетарского университета, преподавателем Института народного образования, лектором. В 1922 г. переехал в Петроград, где в 1938 г. был арестован и расстрелян.

[44] ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 3, л. 82.

[45] Ответ В. К. Лукомского см.: ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 3, л. 134-134 об.

[46] Иешива - высшее еврейское религиозное учебное заведение.

[47] Зельцер А. Евреи советской провинции. С. 237-238.

[48] См. протокол № 11 заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 2 апреля 1921 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 5, л. 13).

[49] См. сводку о деятельности Губкомиссии по охране памятников старины и искусства за апрель 1921 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 3, л. 6).

[50] Шатских А. Витебск. Жизнь искусства. 1917-1922. С. 244.

[51] Змигродский Константин Антонович (1876-1936) - художник. Родился в Риге, учился в училище барона Штиглица в Петербурге и Краковской Академии художеств. В 1906-1914 гг. преподавал в Витебском коммерческом училище Грекова. Был хранителем музея Витебской ученой архивной комиссии.

[52] Минин Ефим Семенович (1897-1941) - художник-график. Учился в Политехническом институте в Петрограде и школе И. Пэна. В 1920-1937 гг. преподавал в Витебском художественном училище.

[53] Канцедикас А. С. Талант, обращенный в будущее. К 100-летию со дня рождения Э. Лисицкого // Техническая эстетика. 1990. № 7. С. 7.

[54] ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 3, л. 23.

[55] Лавровский Виктор Константинович, сотрудник Отдела рукописей Государственной публичной библиотеки, коллекционер и библиофил. В 1920-1921 гг. тесно сотрудничал с Витебской губернской Комиссией по охране памятников и приезжал в Витебск в качестве уполномоченного Петроградского областного отдела по охране памятников старины и искусства.

[56] См. протокол № 25 заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 28 декабря 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 28 об.).

[57] Зенкович Владимир Васильевич (1890-?) - краевед, музейный работник. В 1920-1921 гг. был членом Комиссии по охране памятников старины и искусства. В 1922-1924 гг. занимал должность уполномоченного по делам музеев Витебской губернии. В 1924-1925 гг. - сотрудник Витебского краеведческого музея.

[58] См. протокол № 16 заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 6 мая 1921 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 5, л. 19).

[59] См. протоколы заседаний Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства № 16 от 6 мая и № 29 от 2 августа 1921 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 5, л. 15, 36).

[60] См. протокол № 16 заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 8 июня 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 20 об.).

[61] См. протокол заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 9 ноября 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 31).

[62] См. протокол № 25 заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 28 декабря 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 28 об.).

[63] См. протокол № 2 заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 1 февраля 1921 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 5, л. 2).

[64] См. протоколы № 5 и 7 заседаний Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 22 февраля и 8 марта 1921 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 5, л. 5, 7 об.).

[65] См. протоколы № 8 и 12 заседаний Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 15 марта и 5 апреля 1921 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 5, л. 8 об., 14 об.).

[66] См. протоколы № 28, 31 и 33 заседаний Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 26 июля, 16 августа и 6 сентября 1921 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 5, л. 34, 39 об., 43), а также  краткий отчет о деятельности Комиссии за август 1921 г. (там же, д. 3, л. 12).

[67] Все сведения об А. П. Сапунове приводятся по изданию: Хмяльніцкая Л. Гісторык з Віцебска (жыццяпіс Аляксея Сапунова). Мінск: Энцыклапедыкс, 2001. С. 177-185.

[68] Sit venia verbo - да простится мне это выражение (лат.).

[69] Витебский областной краеведческий музей (далее - ВОКМ), КП 7286. Рукопись "Истории города Витебска", подготовленная к печати И. Абрамовой, была опубликована только в 1994 г. на страницах газеты "Витебский курьер" (номера за 5, 12, 19 и 26 августа, а также 2, 9 и 16 сентября).

[70] См. протокол № 9 заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 22 марта 1921 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 5, л. 10) и удостоверение, выданное сотруднику Комиссии 23 марта [1921 г.] (там же, д. 6, л. 47).

[71] См. протоколы № 8 и 19 заседаний Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 15 марта и 24 мая 1921 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 5, л. 9, 24).

[72] См. протоколы заседаний Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 1 и 8 ноября 1921 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 5, л. 52, 53).

[73] См. протокол заседания художественной комиссии и научно-методического совета губоно от 12 января 1922 г. (ГАВО, ф. 246, оп. 1, д. 40, л. 6).

[74] См. протокол № 4 заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 2 февраля 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 3).

[75] Бахтин Михаил Михайлович (1895-1975) - философ, ученый, литературовед. В 1918-1920 гг. жил в Невеле, в 1920-1924 гг. - в Витебске, откуда уехал в Ленинград.

[76] Шлюбский Александр Онуфриевич (1897-1941) - этнограф и фольклорист. В 1922 г. окончил Витебское отделение Московского Археологического института. В 1918-1923 гг. участвовал в организации архивов в Велиже, Витебске, Орше, Полоцке. С 1923 г. работал в Минске в Институте Белорусской культуры, в 1929-1930 гг. - в Институте истории АН БССР.

[77] См. краткий отчет о деятельности Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства с 15 января по 1 марта 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 3, л. 121).

[78] См. приказ № 51 по Губотделу просвещения от 15 марта 1920 г. (ГАВО, ф. 2268, оп. 3, д. 21, л. 80 об.).

[79] Из деятельности подотдела ИЗО. Губкомиссия по охране памятников старины и искусства // Искусство (Витебск). 1921. № 2-3. Апрель-май. С. 27.

[80] См. протокол № 24 заседания Комиссии по охране памятников старины и искусства от 24 декабря 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 26).

[81] Зенкович В. Заметки о составлении археологической карты Витебской губернии // Искусство (Витебск). № 4-6. Июнь-август. 1921. С. 25-27.

[82] Отчет Витебского губернского исполнительного комитета 11-му съезду Советов за время с 1 декабря 1920 г. по 1 октября 1921 г. Витебск: Государственное издательство, 1921. С. 271.

[83] См. протокол № 23 заседания Комиссии по охране памятников старины и искусства от 7 декабря 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 25).

[84] Приказ № 17 по Губотделу просвещения от 28 января 1920 г. (ГАВО, ф. 2268, оп. 3, д. 21, л. 28).

[85] См. протокол № 10 заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 30 марта 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 8).

[86] Приказ № 80 по Губотделу просвещения от 28 апреля 1920 г. (ГАВО, ф. 2268, оп. 3, д. 22, л. 23 об.).

[87] См. протокол совещания от 10 мая 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 35).

[88] См. протокол № 13 заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 18 мая 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 12).

[89] Письмо от 5 июня 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 3, л. 28).

[90] Ответ от 15 июня 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 3, л. 130).

[91] См. протокол № 18 заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 22 июня 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 22).

[92] О судьбе братьев Юреневых подробнее см.: Подлипский А. Витебские Юреневы, или Судьба одной семьи // Народнае слова (Витебск). 2006. № 86. 27 ліпеня. С. 13.

[93] О назначении Н. Н. Богородского товарищем председателя см. протокол заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 9 ноября 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 31 об.).

[94] Подробнее об этом см.: Хмельницкая Л. К истории одной идеи Марка Шагала: от городского художественного музея к Музею современного искусства // Бюллетень Музея Марка Шагала. Выпуск 16-17. Витебск: Витебская областная типография, 2009. С. 102-114.

[95] Краснянский В. Краткий очерк музейного строительства в Витебске // Віцебскі сшытак. 2000. № 4. С. 207.

[96] Обращение А. Бродовского в "Витебскую Чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией" от 24 октября 1918 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 3, л. 228).

[97] Абрамова И. Коллекционер // Витебский курьер. 1998. 14 апреля. С. 3.

[98] ГАВО, ф. 2268, оп. 3, д. 8, л. 262.

[99] Там же, л. 263.

[100] ГАВО, ф. 2268, оп. 3, д. 30, л. 103-103 об.

[101] См. протокол № 10 заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 30 марта 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 3, л. 8).

[102] ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 3, л. 63.

[103] Протокол № 20 заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 13 июля 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 3, л. 24 об.).

[104] См. отношение В. Лавровского, адресованное А. Ромму, от 2 августа 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 4, л. 73), а также отчет о деятельности губкомиссии по охране памятников за август 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 18).

[105] См. протокол № 24 заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 24 декабря 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 26 об.).

[106] Новый музей // Известия Витебского Губисполкома и Губкома РКП (б). 1920. № 226. 5 октября. С. 4.

[107] Краснянский Владимир Гаврилович (1863-1930) - краевед, музеевед, педагог. Окончил Петербургский историко-филологический институт. Преподавал в Белостокском реальном училище, Минской и Мстиславской гимназиях. С 1911 г. жил в Витебске, занимался преподавательской, лекторской и музейной работой, активно сотрудничал с Витебской ученой архивной комиссией.

[108] См. протоколы № 12, 16 и 18 заседаний Комиссии по охране памятников старины и искусства от 5 апреля, 6 и 17 мая 1921 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 5, л. 15, 19, 22-23), а также приказ по губнаробразу от 24 мая 1921 г. (ГАВО, ф. 246, оп. 1, д. 33, л. 60).

[109] См. протокол № 21 заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 7 июня 1921 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 5, л. 26).

[110] См. протокол № 11 заседания Комиссии по охране памятников старины и искусства от 17 апреля 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 9).

[111] См., например, протокол заседания Комиссии по охране памятников старины и искусства от 9 ноября 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 31).

[112] См. приказ № 123 по губотделу просвещения от 14 июля 1920 г. (ГАВО, ф. 2268, оп. 3, д. 22, л. 107).

[113] См. отчет о деятельности Комиссии по охране памятников старины и искусства за июль месяц 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 17).

[114] См. запрос Главного управления архивным делом Наркомпроса Витебскому губисполкому от 5 апреля 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 3, л. 176).

[115] См. протокол № 18 заседания Комиссии по охране памятников старины и искусства от 22 июня 1920 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 2, л. 22).

[116] Подробнее об этом см.: Хмельницкая Л. К истории одной идеи Марка Шагала: от городского художественного музея к Музею современного искусства // Бюллетень Музея Марка Шагала. Выпуск 16-17. Витебск: Витебская областная типография, 2009. С. 102-114; Шишанов В. Витебский музей современного искусства. История создания и коллекции (1918-1941). Минск: Медисонт, 2007. 144 с.

[117] Ромм А. О музейном строительстве и витебском музее современного искусства // Искусство (Витебск). 1921. № 2-3. Апрель - май.  С. 6-7.

[118] ВОКМ, КП 19659/4.

[119] См. протокол заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 8 ноября 1921 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 5, л. 53).

[120] Постановление Х Съезда Р. К. П. (8-16 марта 1921 г.). О Главполитпросвете и агитационно-пропагандистских задачах партии // Вестник народного образования (Витебск). 1921. № 1. Май. С. 22.

[121] См. протокол № 8 заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 15 марта 1921 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 5, л. 8 об.).

[122] См. протокол № 35 заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 20 сентября 1921 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 5, л. 47).

[123] См. протокол № 38 заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 11 октября 1921 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 5, л. 48-48 об.).

[124] См. протоколы заседания Комиссии по охране памятников старины и предметов искусства от 29 ноября и 6 декабря 1921 г. (ГАВО, ф. 1947, оп. 1, д. 5, л. 89, 96).

[125] ГАВО, ф. 246, оп. 1, д. 55, л. 8.

[126] ГАВО, ф. 246, оп. 1, д. 56, л. 5.

[127] ВОКМ, н/в 10085/3.

[128] Составленная А. Роммом записка "К проекту создания музея современного искусства" в Москве опубликована в книге: Соколова М. В. Единство душ. Елена Нагаевская и Александр Ромм. Симферополь: Бизнес-Информ, 2008. С. 77-78. Ромм заведовал VII Пролетарским музеем им. Луначарского до его ликвидации в мае 1924 г.

 

Бюллетень Музея Марка Шагала. Выпуск 18. Витебск: Витебская областная типография, 2010. С. 36-57.